Архип Куинджи

(1-8) Для русской живописи необходимо было появление своего Моне, такого художника, который бы ясно понял отношения красок, точно бы вник в оттенки их, горячо и страстно пожелал бы их передать. Тогда и другие русские художники поверили бы ему, перестали бы относиться к палитре как к какому-то едва ли нужному придатку. Роль русского Моне, показавшего прелесть самой краски, открывшего законы ее вибрирования, ее звона, сыграл в русской живописи, toute proportion gardee, Архип Куинджи. Его эффектные, яркие и ясные картины вызвали ожесточенные споры, волнения, восторги и негодования.

(9-22) Картина «Березовая роща» так поразила наивную петербургскую публику, что многим тогда казалось, будто для достижения эффекта мастер должен был непременно прибегнуть к транспаранту, к освещению сзади и спереди и тому подобным «шарлатанским фокусам». Ио и в этом произведении Куинджи нам теперь сильно претит ее грубая форма. В особенности неприятна дурно понятая «симплификация», кулисное построение. Почтенно, что Куинджи чувствовал необходимость упрощения. Изучая эту вещь Куинджи, проникаешься большим уважением к ее творцу. Замечательны ее смелые, ясные краски, не безразлична и техника. Куинджи, видимо, добивался, чтоб каждый мазок «значил» и звучал, чтоб ничего не было лишнего. Несмотря на бедность средств и на грубые недостатки, картина эта играет и живет своей весьма интенсивной, красочной жизнью. По этой сравнительно хорошо сохранившейся картине Куинджи можно вполне судить об исчезнувших красочных достоинствах прочих картин и вообще о значительности дарования мастера.

(23—31) Полотно «Лунная ночь на Днепре» обрело легендарную славу. За огромные деньги работу купил великий князь Константин Константинович. А потом картина была выставлена в Петербурге, в зале Общества поощрения художников. Выступление художника с персональной выставкой, состоящей всего из одной картины, было событием необычным. Причем картина эта трактовала не какой-нибудь необычный исторический сюжет, а была весьма скромным по размеру пейзажем. Успех превзошел ожидания и превратился в настоящую сенсацию. Длинные очереди выстраивались у входа к выставочному залу, и люди часами ждали, чтобы увидеть это необыкновенное произведение.

(32-37) Куинджи всегда внимательно относился к экспонированию своих картин, размещал их так, чтобы они были хороню освещены, чтобы им не мешали соседние полотна. «Лунная ночь на Днепре» висела на стене одна. Художник велел задрапировать окна в зале и осветить картину сфокусированным на ней лучом электрического света. Посетители входили в полутемный зал и, завороженные, останавливались перед холодным сиянием лунного света.

(38—43) Перед зрителями раскрывалось широкое, уходящее вдаль пространство; равнина, пересеченная зеленоватой лентой тихой реки, почти сливается у горизонта с темным небом, покрытым рядами легких облаков. В вышине они чуть разошлись, и в образовавшееся окно глянула луна, осветив Днепр, хатки и паутину тропинок на ближнем берегу. И все в природе притихло, завороженное чудесным сиянием неба и днепровских вод.

(44-47) Сверкающий серебристо-зеленоватый диск луны залил своим таинственным фосфоресцирующим светом погруженную в ночной покой землю. Он был так силен, что некоторые из зрителей пытались заглянуть за картину, чтобы найти там фонарь или лампу.

(48-53) Гладким зеркалом отражают этот свет воды Днепра, из бархатистой синевы ночи белеют стены украинских хат. Это величественное зрелище до сих пор погружает зрителей в раздумья о вечности и непреходящей красоте мира. Так до Куинджи пел о природе только великий Гоголь. Число почитателей таланта Куинджи росло, редкий человек мог остаться равнодушным перед картиной, казавшейся колдовством.

(54-60) В этом художнике крайне любопытна вся его сложная фигура: его правдивость, доходящая до дерзости, до грубости, его безусловная честность и в то же время его наклонность к дешевому эффекту, к театральным приемам, его потворство грубым вкусам толпы. В его воззрениях также выразилась эта раздвоенность. Он в одно и то же время широкий, смелый, страстный поклонник красоты, обожающий живопись, и, подобно большинству своих товарищей, убежденный сторонник мнения, что живопись бесконечно уступает литературе.

(61-72) 37При выполнении своих прекрасных замыслов он постоянно прибегал к самому недостойному эффектничанию. 38Возможно, что сознание своих недостатков очень тяготило его самого и что это-то сознание и следует считать одной из причин того, что Куинджи вдруг, среди своего колоссального успеха, удалился от публики.З9Около двадцати лет Куинджи не показывал своих произведений. 40Быть может, впрочем, виноват в этом удалении Куинджи с художественной арены как раз этот колоссальный, нелепый успех. 41Ведь лучшие русские люди уверовали тогда, что Куинджи гений. 42Куинджи был захвален свыше всякой меры, и дальнейшая психология мастера, замолчавшего потому, что всякое его дальнейшее слово могло бы уже и не вызвать того же восторга, является вполне понятной. 43Куинджи предпочел оставаться со своей завоеванной славой, предоставляя будущим поколениям, уже заглазно, делать переоценку этой славы.

(73-90) Куинджи в дни своей полной силы не имел вокруг себя учеников, но колористические завоевания его не прошли бесследно. Не будь этих завоеваний, русские пейзажисты долго бы еще не знали, что значит краска и свет, русские художники продолжали бы робко и тупо списывать натуру. В начале 90-х годов, Куинджи был приглашен преподавателем в Академию. Обнаружилось, какой замечательный художественно-педагогический дар жил в этом мастере. Дар это был очень простого, но тем более могучего свойства. Он заключался в том, что Куинджи, как настоящий художник, так страстно любил и так глубоко понимал прелесть природы, что ему не стоило большого труда заразить других своей страстью, передать другим это понимание. Куинджи учил не длинными теориями, не красивыми фразами, а короткими, сжатыми указаниями, попадавшими прямо в точку и действовавшими с удивительной силой, потому именно, что они были произнесены в каком-то сосредоточенном экстазе перед природой. Немудрено, что благодаря этому и отчасти благодаря своему отеческому, любовному отношению к ученикам он образовал их целый полк. Самые талантливые из них пошли своей дорогой, но они навеки остались признательными своему учителю за то, что он открыл им душу и глаза, сорвал с действительности покров академической схоластики и показал ее в полной прелести.